В объятиях Морфея
- С таким бедрами и чувствительным ртом этот мальчик далеко пойдет! - сказал театральный фаворит долговязый Ираклий Олпатов, увидев молодого человека, идущего на прием к главрежу, - наш главный без ума от таких смазливцев!
- Да, еще с такой фамилией, - добавил интриги в тему низкорослый Владлен Мурзатов.
- Какой фамилией?
- Царев. Арсений Царев!
- Да ты что!? Из тех самых?! - восхищенно-испуганно поинтересовался И. Олпатов. - Ну, дорогой мой, нам с вами пришел "кабзон". Теперь этот малец тут будет править бал.
- Трудно с вами, высокопочтенный Ираклий Дмитриевич, не согласиться.
Фавориты на то и фавориты и тонкие чувствительные носы их чувствуют театральные нюансы за версту, а то и более. Если фаворит указывает вам на нового баловня фортуны, то, не раздумывая, бегите и делайте ваши ставки, господа!
Арсений Царев тем временем подошел к кабинету, и легонько постучав в инкрустированную дорогими породами дверь, спросил:
- Можно войти?
- Конечно. Конечно! - послышалось из-за двери. - Входите. Входите!
По взволнованному голосу чувствовалось, что молодого человека здесь ждали.
Царев толкнул дверь и увидел стремительно надвигающего на него пестрого человека. От этой многоцветности у Арсения даже разболелись глаза. Было с чего!
Художник, писавший несколько лет тому назад портрет главрежа Виталия Самойловича Войцека, тот самый портрет, что висел над его столом, вынужден был прервать свою работу и ехать в студию за красками, ибо теми, что он захватил с собой, нельзя было передать всей красочной пестроты хозяина кабинета. Ей-Богу, павлин и попугай со своими расцветками были просто общипанные курицы на фоне многоцветного Виталия Самойловича.
Пиджак у главрежа был в какую-то умопомрачительную полоску. Ботинки цвета свежей крови с синеватой (цвета свиных внутренностей) поволокой. Галстук, нес на себе массу оттенков, и походил не на предмет мужского туалета, а на (забыл название) книгу, по которой выявляют дальтонизм. Цвет волос Виталия Самойловича определить одним прилагательным (черные, каштановые, рыжие…) не представлялось возможным. Описать их можно было, только прибегая к многочисленным дефисам. Типа: красновато-синевато-розово-лиловые с серо - бурачковым отливом. Тон режиссерских губ напоминал окраску пенки клубничного варенья, а щеки пылали колером какого- то экзотического фрукта. Даже глаза у Виталия Самойловича были разноцветными.
Правый - иссиня-голубой.
Левый - изумрудно-зеленый.
- Прошу. Прошу. Прошу. - Главреж раз тридцать, точно заводная игрушка, повторил это слово.
Все оттого, что В. С. Войцек просто обалдел и одурел от красоты юноши.
- Аполлон! Аполлон! Да, что там Аполлон! Это же юный СОЗДАТЕЛЬ, поджигающий бикфордов шнур "big boom" - Думал, повторяя "прошу", Виталий Самойлович. - Я слышал о его красоте и специально послал замрежа пригласить его в наш театр, но такого я признаться не ожидал. Это не человек, а само совершенство. Завтра же начинаю с ним Гамлета! Ему даже и роль учить не нужно. Просто ходи по сцене и все дела! Столько в его облике благородства, изящества, драматизма, цинизма, развращенности… впрочем, чего в нем только нет! Непостижимо! Однако же, пусть все же что-нибудь прочтет. - И сбросив с губ прилипшее "прошу" главреж попросил:
- Прочтите что- нибудь. Монолог Гамлета, например?
Боже, что это был за голос! Казалось, что в одном флаконе кто-то удачно замешал шаляпиновскую густоту и хрипловатую порочность Высоцкого.
- Хотите сыграть принца датского? - Спросил режиссер, как только Царев закончил "Быть иль не быть".
- Какой солдат не хочет стать Наполеоном!? - улыбнулся Арсений, и вроде как яркое солнце осветило сумрачный кабинет.
- Ну, что ж достойный ответ. Тогда завтра и начнем. Только я вас прошу. Выбросьте из головы все, о чем вас учили в театральной школе. В особенности о духовности искусства и театра в частности. Мой театр обращен не к духу, а к чувственности. Эволюция духа завершилась с получением 10 заповедей, а эволюция чувства не имеет границ. Мой театр обращен не к ухоженной аллее сознания, а к дикому саду подсознания.
Виталий Самойлович тут же принялся излагать свое виденье Гамлета.
… поймите страдания Гамлета не в потере трона, материнском обмане, лицемерии общества, в отсутствие духовности, а в чувстве, но не к Офелии, а ее отцу Полонию. Понимаете, о чем я говорю?
Виталий Самойлович нежно коснулся упругой ягодицы Арсения Царева.
- Понимаю. - Обнимая главрежа, улыбнулся новый фаворит. - Понимаю.
Виталию Самойловичу показалось, что кабинет не только озарился светом, а что в нем зажглось новое светило.
Так Арсений Царев стал для главрежа Войцека не просто актером, а Виталий Самойлович в свою очередь не только режиссером.
Арсений стал "Арсиком", а В.С. Войцек "кокой" - сокращенное от какаду.
На международном Шекспировском фестивале "Гамлет" принес В.С. Войцеку приз за лучшую режиссуру, а Арсения Царева журнал "Цивилизация" назвал "открытием года".
За Гамлетом последовал Сирано де Бержерак.
Нос трагического героя, имел форму фаллоса, и сгорал поэт-гвардеец от любви не к Роксане, а к Кристиану.
Спектакль назвали выдающимся достижением наших дней, а Арсения - лучшим Сирано всех времен и народов.
Бог его знает, чтобы еще натворила пара Войцек - Царев, но страна стала "подниматься с колен"…
-Довольно кошмарить искусство! - Прозвучало с высокой трибуны, и в театре стали появляться лица с уголовными наклонностями и недоброжелательным (мягко говоря) отношением к сексуальным пристрастиям главрежа.
После одного долгого разговора с одним из этих "стременных лиц" (как называл их вахтер театра) В.С. Войцеку сделалось худо, и он скоропостижно преставился.
При вскрытии в теле главрежа был обнаружен "полоний"…
- Это ему Полоний отомстил за то, что он его выставил в неприглядном виде, - прокомментировала смерть Войцека новый режиссер Татьяна Вячеславовна Пухлая - яркая дородная женщина.
Художнику, писавшему ее портрет, который повесили вместо портрета Войцека, даже пришлось заказывать новый холст, потому что на тот, что привез с собой художник, режиссер Т.В. Пухлая попросту не вошла.
Сторонница традиционных сексуальных отношений режиссерша первое - вырвала из театральной гряды прежних фаворитов и назначила (из числа своих многочисленных любовников) новых.
Второе - волевым решением вернула на подмостки отвергнутые В.С. Войцеком духовность и реализм.
Как когда-то, давным-давно (так давно, что казалось, это уже невозвратимо) на театральных подмостках вновь замелькали лица шахтеров, сталеваров, бобинажниц, ткачих…
Чувственность сменил пафос. От слезливых мелодрам на версту несло нафталином минувших дней.
Лишенный места и солидного Войцевского (режиссер умер так внезапно, что не успел даже составить завещания) наследства Арсений Царев перебивался случайными заработками. Изысканные костюмы его превратились в пестрые лохмотья. Конкурсные гонорары, что лежали в одном "солидном банке", безжалостно сожрал навалившийся финансовый кризис.
Арсений осунулся, похудел, побледнел, что впрочем, только добавило его внешности искреннего трагизма.
Можно было, конечно, завести себе нового богатого любовника, но ревнители нравственности - организация "Мы" неусыпно следила за лицами с нетрадиционной секс-ориентацией. По новым законам можно было легко оказаться в стерилизационной клинике.
Как не крути, а выходило, что жизнь, перевалив чуть за тридцать, закончилась.
Как-то весной (после особенно холодной зимы) на ведущей киностудии страны запустили проект "о молодежном бунтаре" известном певце, киноактере и гомосексуалисте.
"Это не фильм, а последний глоток свободы" Назвал проект известный кинокритик.
Нельзя передать, как загорелся Арсений Царев.
- Это мое! Мое! Несомненно, только мое! - Горячо убеждал он, быстро бегая по своей тесной каморке: люстру, кресло, зеркало, газовую плиту, эмалированную кастрюлю, точно это были неодушевленные лица, а члены кастинговой комиссии. - Никто, так как я не передаст нюансы роли, да и внешне мы с ним одно лицо.
Арсений так разошелся, что даже не услышал, как в дверь позвонили. Треск ломающейся деревоплиты привел его в чувство.
- Кто там? - испуганно поинтересовался Арсений.
- Кто? Кто? Конь в пальто. Слышь ты, секснеполноценный, подвязывай базары. Мне завтра вставать сранья, а ты мне заснуть мешаешь. Услышу хоть еще один твой писк, успокою тебя надолго. Понял?
- Хорошо, хорошо. Я больше не буду…
Арсений долго ворочался в холодной жесткой (найденной на улице) армейской койке. Еще что-то про себя кому-то доказывал и спорил, но вот мысли его стали путаться в нежной паутине, и он заснул, или как говорил когда-то "кока" - "Попал в объятия Морфея".
Когда стадия быстрого сна сменилась глубоким сновидением, к Арсению явился "кока". Виталий Самойлович был как живой, правда, одежда его была не цветной и яркой как прежде, а носила какой-то невзрачный грязно-сероватый цвет. "Кока" был небрит. Взлохмачен. Ногти были такими длинными, что напоминали лезвия острых ножей. Обычно начищенная до блеска обувь (Виталий Самойловича в свое время имел даже личного чистильщика обуви) была загажена какой-то субстанцией весьма похожей на коровьи лепешки. Все это навело Арсения на мысль,
не пришел ли "кока" из чистилища или не приведи Господи из самой преисподней?
Арсений хотел, было спросить об этом "коку", но В.С. Войцек нежно- грустным голосом заговорил первым:
- Арсик! Мой мальчик, я знаю о твоем желании попасть на роль. Я тебе помогу. Ведь я же тебе ничего не оставил. Я попросту не успел… ты же знаешь, Арсик… О! это страшные люди! Впрочем, не будем о них, а станет говорить о тебе. Так вот я помогу тебе получить эту роль. Она принесет тебе деньги, славу и контракт в Голливуде…
- Кока, как я ее получу, если меня даже никто не приглашал на пробы?
- А не нужно никого приглашения. Ты просто возьмешь и поедешь, а на студии все само и образуется.
- Каким образом?
- А таким, что ты и твой герой - одно целое. Ты взгляни на себя в зеркало. Ты послушай его и свой голос. Взгляни на движения. Кроме того, своим страданием и своей терпимостью к творящейся по отношению к тебе и миру несправедливости, ты заслужил эту роль.
- Кока, но мне даже нечего надеть, чтобы поехать на студию. Не ехать же мне в своем рванье. Меня даже на порог не пустят.
- Не волнуйся. Тебе будет, в чем туда поехать! Слушай меня внимательно и запоминай. Завтра утром в шкафу ты найдешь одежду. Все эти вещи некогда принадлежали человеку, роль которого ты будешь играть, они тебе и помогут, но запомни. Домой ты должен вернуться не позже полуночи…
- Кока, я тебя не узнаю, что за чушь, что за бред ты мне тут несешь? К чему эти сказки, я ведь давно не ребенок. Да и на золушку я не похож, как впрочем, и ты на добрую фею!? Что с тобой Кока?
- Я и сам не знаю, Арсик. Я сильно изменился здесь, в мире сновидений.
- Кока, ведь все это чепуха на постном масле. Никаких других миров кроме этого не существует. Тебя нет! Ты плод моего уставшего эго. Прощай, мой милый друг, и не мешай мне, пожалуйста, спать.
Арсений перевернулся на другой бок, а Кока, испустив звук смывающегося унитаза, исчез.
Утром Арсений, тем не менее, заглянул в шкаф и чуть не лишился чувств.
Он даже оперся о стену, чтобы не упасть. В шкафу висела описанная "кокой" одежда. Кожаная куртка. Замшевое кепи. Солдатские ботинки с красными шнурками.
Арсений долго щупал одежду. Подносил ее к свету. Даже пробовал на зуб. Наконец, убедившись, что это не мираж, надел ее. Все сидело как влитое. Точно специально на Арсения шитое. Царев покрутился возле зеркала:
- Хорош! Хорош! Ну, Кока! Ну, не ожидал! Вот и не верь в сказки! Ну, если сказки имеет тенденцию превращаться в быль, то можно ехать на киностудию…
* * *
- Боже мой, это он! - увидев Арсения, радостно вскрикнул режиссер, - это он! Это то, что я так нестерпимо долго искал. Утверждаю! Утверждаю! Утверждаю! Дайте-ка, я вас обниму, мой милый…
- Одну минуточку. Одну минуточку. - Вмешался в "оду радости" помреж.
- Сергей Миронович, вы, что!? - Отведя режиссера в сторону, сказал ему полушепотом помреж, - наш спонсор не станет оплачивать проект с этим актером… у него свои планы на исполнителя главной роли.
- Станет. Он как его увидит, то сразу станет. Не может не стать! Вы сами взгляните на него. Будь вы на месте спонсора, разве бы вы не стали?
- Я, разумеется, стал бы, но у нашего спонсора другие секс-пристрастия. Понимаете, о чем я говорю?
- Понимаю, понимаю… о! как я вас понимаю, но ничего я сейчас ему позвоню, поговорю с ним, и он согласится. Вот увидите. Он не сможет, не согласится. Ведь это стопроцентное попадание в нужную нам фактуру. Дайте-ка мне телефон…
Вместо спонсора Сергею Мироновичу ответил автоответчик. В офисе спонсора тоже не оказалось. Не нашли его ни у любовницы, ни у стилиста, ни в ресторане, ни в спортивном клубе, ни в сауне. Он как будто бы растворился в пространстве и времени. Как будто чуял, что его хотят втянуть в авантюру, за которую еще и нужно будет платить собственные денежки.
Уже наступили сумерки, и уборщики требовательно-угрожающим тоном призывали съемочную группу очистить помещение.
- Ну, хорошо давайте перенесем все на завтра. - Тяжко вздохнул Сергей Миронович и стал натягивать на себя плащ, но в это время в его кармане ожил мобильник.
- Михаил Павлович, я вас умоляю, - закричал в трубку режиссер, - я вас умоляю, приезжайте… срочно… немедленно… я вам хочу, кое-что показать… вы выпадете в осадок… непременно выпадете. Жду. Обнимаю. Ваш Сергей Миронович Воротко!
Вскоре в студию зашел низкорослый, низколобый, стриженный под "хохляцкий чуб" субъект.
- Ну, этот никогда не согласиться взять меня на эту роль. - Подумал Арсений, увидев спонсора. - Вот задушить - это, пожалуйста, - это с нашим удовольствием…
- Ну че тут у вас показывайте.
- Вот, - Режиссер вытолкнул к спонсору Арсения Царева. - Вот главный герой нашей будущей картины!
Михаил Павлович смерил взглядом главного героя, сплюнул и зло процедил:
- Ты че, Мироныч, в натуре!? Это же не герой, а пидор гнойный.
- Понимаете, Михаил Павлович, это то, что нам как раз и нужно, ибо герой нашего фильма был лицом с нетрадиционной секс ориентацией.
- Ёхарный бабай! А че ты раньше-то молчал, козел тебя нюхал!? Я то думал, что это будет фильм про любовь-морковь и про пацанов правильных, а ты мне пидорской шалман подсовываешь!? Да я тебя по стенке размажу.
- Погодите, погодите, - Отскочил в сторону С.М. Воротко, - я вам сейчас все объясню. Этот фильм будет иметь коммерческий успех не столько у нас, сколько на западе. Даю вам, как вы говорите, зуб, что это фильм принесет нам, точнее, вам Оскара за лучший иностранный фильм. Вы засыплетесь зеленью, как осенний сад листьями. Уверяю вас! Если этого не случится… я… я … позволю вам размазать себя по стенке. Михаил Павлович, умоляю, утвердите этого молодого человека на главную роль… ради всех святых утвердите. Умоляю. - Режиссер рухнул перед спонсором на колени.
Михаил Павлович около часа думал: грыз ногти, чесал затылок, ковырял носком бетонный пол, куда- то звонил и молча, не произнося ни звука, а, только жестикулируя, с кем-то разговаривал.
- Добро, - согласился Михаил Павлович, - но пока "мое фамилье" в титры не ставьте.
- Ура! - Закричал режиссеров. - Шампанское в студию!
Арсений вспомнил предупреждения "коки" и взглянул на часы. Времени еще хватало.
- Жду вас завтра. - Сказал Арсению на прощание С.М. Воротко. - Дайте-ка, я вас обниму, мой дорогой. Мой милый мальчик! Вы не человек. О! нет, вы не человек! Вы ангел удачи, спустившийся на мои уставшие плечи. Такая удача, что просто не вериться. Дайте я вас еще раз поцелую. Вам куда ехать?
Арсений назвал адрес.
- К сожалению, мне с вами не по пути, в другой раз я бы вас подвез, а сегодня дела, дела и не без приятностей… вы понимаете меня, мой мальчик, - режиссер загадочно закатил глаза, - но до ближайшей станции метро я вас подброшу. Это уж не смейте сомневаться. Подброшу с ветерком! С шиком!
Арсений вошел в вагон.
- Пятки горят, точно я пробежал марафонский забег. - "Новоназначенный герой" вытянул ноги на всю длину сиденья.
- Чудно. Ой, как чудно! Черт подери, не уже ли это был не сон. Не уже ли и впрямь существуют другие миры? Может и Золушка это вовсе не сказка?
Арсений закрыл глаза. В темноте сомкнутых век замелькали сказочные герои, длинный нос Г.Х. Андерсена и пестрые одежды "Коки"
- Эй ты. - Кто-то больно ударил Арсения по ногам. - Что свои панковские бахилы на всю скамью развалил?
Арсений открыл глаза. Перед ним стояли прикинутые как неофашисты молодые люди.
- В чем дело? - Не вставая, поинтересовался Арсений.
- Вопросы здесь задаем мы, панк сраный. Понял?
- Ребята, что вы… я никакой не панк. - Улыбнулся Арсений. - Просто я еду с киностудии. Я снимаюсь в роли молодежного бунтаря. Вы его знаете…
- А голосок то у него пидорской. Так ты у нас, милок, не только панк в красных шнурках, но еще и пидор. А знаешь ли ты пидорская твоя морда, что, таким как ты не место не только в нашем метро, но и на нашей Земле.
- А вы что ее купили? - Вставая с кресла, поинтересовался Арсений. - Что так дерзновенно, распоряжаетесь, кому на ней жить, а кому нет?
- Ах ты сука! Ты еще и гавкаешь.
В руках одного из молодых людей сверкнул штык-нож.
- Ребята, да вы что? - Арсений сделал шаг назад. Его кто-то толкнул в спину. Тело Арсения подалось чуть вперед, и он налетел на нож.
Лезвие, чуть скользнув по ребру, вошло в тело. Острая боль на мгновение сковала Арсений Царева, которая в свою очередь, сменилась наслажденьем, как тысяча оргазмов. Зрачки Арсения блеснули каким-то неземным светом, но тут же потемнели, потухли. Веки сомкнулись.
По жаркой пульсирующей крови из тела точно бабочка выпорхнула и полетела к яркому свету - засиявшему на горизонте - душа Арсения Царева.
Молодой человек, которого друзья называли "черепом", вытер нож о куртку жертвы, дотронулся пальцем до сонной артерии и сказал:
- Кончился наш пидор. Выходим, пацаны.
Перед самой остановкой один из нападавших снял с руки Арсения час
- Ну, что пацаны, в "Мюнхен" ломанемся, пивка дернем. - Выходя на платформу, спросил новый хозяин Царевских часов.
- Так "Мюнхен" в двенадцать на замке.
- Так еще час есть.
- Какой час? Уже полночь.
- Как? А чего у этого пидора часы показывают одиннадцать?
- Так он видно безбашенный, забыл, что сегодня летнее время началось.
Все дружно заржали и взошли на эскалатор:
- Так сегодня по домам, а завтра в 14:00 сбор в Мюнхене. - Объявил "череп" - Всем пока.
Однако на следующий день они никуда не попали. Они даже не вышли из метро. В тот момент, когда они толкнули дверь с надписью "Выход" террорист смертник замкнул контакты и раздался страшный взрыв.
Почему в полночь? Да потому что по другой ветке метро с концерта поп-звезды возвращалась многочисленная толпа поклонников.
На месте станции метро образовалась гигантская воронка, а из нее к небесам, раскрываясь точно надуваемый шар, устремилось, переливающееся - всем цветами радуги и одежды Виталия Самойлович Войцека - облако. Облако росло, как говорят в сказках не по дням, а по часам, да каким часам - минутам, секундам - втягивая в себя людей, автобусы, машины, дома…
Втянуло оно в себя и спонсора Михаила Павловича, и режиссера С.М. Воротко, и киностудию, и пивнушку "Мюнхен". Ухватило оно "Слово о Полку Игоревом", "Что делать" "Апрельские тезисы" "Малую землю" "Целину", а также многообещающие "Антиалкогольные постановления" и "Беловежские соглашения" Не пощадило оно и новую поправку "о шестилетнем президентском сроке"
Спустя час на месте города зияла огромная впадина, а облако все росло и росло, втягивая в себя города, континенты, моря и горы. Скрылись в нем Библия и работы циников с эпикурейцами, папские буллы, теория эволюции, "Билль о правах человека", "Манифест коммунистической партии", "Майн Кампф" и прочая, прочая, прочая…
Вся планета скрылась в этом гигантском облаке - шаре, а когда оно с адским грохотом лопнуло, то на месте того, что еще только несколько часов назад носило имя, Земля вращалась горстка серо- бурой пыли.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Федор Безрук - успешный киносценарист - открыл глаза. Потянулся к загодя оставленной на тумбочке бутылке пива.
Сел на кровать, свесив с нее толстые волосатые ноги.
- Блядь, сколько раз говорил. Не мешай водку с джином! - Жадно глотая пиво, укорял себя сценарист. - Все равно мешаю. Вроде полегчало…
Федор оторвался от бутылки. Облегченно вздохнул и потянулся к сигарете.
- Как не крути, а такие сюжеты приходят исключительно после такого смешения. - Жадно втягивая в себя дым, подумал сценарист. - И этот сюжетец ничего. Вот только финал несколько мрачноват. Надо будет поправить. Сценарист надел на шершавые пятки вельветовые китайские тапочки и пошел к письменному столу. По дороге он споткнулся о поваленный им прошлым вечером стул. Упал. Ударился виском о письменный стол. Зрачки его полыхнули неземным светом, но тут же потухли. Веки сомкнулись. Из дырки в височной части на пол потекла теплая алая, как перезрелая вишня кровь, по ней из тела точно лодочка выплыла душа сценариста Федора Бедрока и устремилась к сияющему на горизонте свету.
В скрытом (куда так стремятся заглянуть) сценаристы, режиссеры, художники и все прочие служители искусства мире открыла, пробуждаясь от сна глаза сущность.
- Ну и приснится же такое. - Растирая виски, сказала сущность. - Сколько раз говорила себе нельзя мешать эфир с кислородом.
Сущность расправила свои мощные белые крылья и полетела, но, не успев пролететь и несколько парсеков, наткнулась на остывшее то, что раньше было Землей, - серо- бурую кучу. Из образовавшейся раны из нее вытекли розово-голубоватые сопли, которые и были душой сущности. Сопли, которые испокон веков искали художественные личности планеты Земля.
Создатель, о наличии, которого так долго спорили люди, проснулся и открыл глаза. В тот же миг сверкнул короткий разряд и вселенная, туманности, созвездия, звезды, планеты, астероиды, кометы, черные дыры и атомы с молекулами устремились к центру, как собирается изображение в выключенном телевизоре, и исчезли, как будто бы их никогда и не было. На миг стало темным-темно, а затем вспыхнул - какой нельзя передать словами, музыкой и красками - свет.
Создатель, потер виски и сказал:
- Да не будем же МЫ на следующую ночь приготавливать НАШЕ снотворное из атомов водорода и атомов кислорода.
Безусловно, кислотным, хотя нельзя сказать, что не интересным, получается, от этого НАШ сон. На следующую ночь нужно будет поискать другие компоненты…
Так в мироздании наступил Космический День.