Глафирина радость
…- хочу предложить тебе, после окончания училища, место в нашем театре. Как ты на это смотришь? - Поинтересовался у Глафиры Кроткой главреж знаменитого столичного театра.
Глафирина радость не подается описанию. Возможно, так торжествует душа, когда перед ней распахиваются ворота Рая.
- Я слышал, что твою ученицу берет к себе наш театральный бог?
-поинтересовался у Константина Владимировича Дольского театральный критик Игнатий Жженый.
- А почему бы и нет. - Разливая чай в саксонского фарфора чашки, ответил Дольский. - Она, между прочим, моя ученица, что само по себе немало. Кроме того, талантливая девушка, рождена для сцены и прямо на сцене!
Критик подозрительно глянул на педагога.
- Что думаешь, я умом тронулся на старости лет, - Рассмеялся Дольский. - Ничего подобного. Родилась на сцене аккурат между первым и вторым актом "Последней жертвы" Островского. Ее мать актриса провинциального театра играла в тот вечер Глафиру Фирсову. Отсюда и имя Глафира. Казалось бы, девчонка должна была стать такой же прохиндеистой хлопотуньей, как и ее тезка? Ан, нет, батюшка, стала наша Глаша доброй, чуткой, отзывчивой девушкой. Поверь, таких как она, сегодня раз два и обчелся…
Сирота… из родных только брат, да и тот прощелыга и пьяница. Другая бы и думать о таком родственничке забыла, а она ему со своей стипендии еще и помогает. Или вот случай. Мурзик, поди сюда. - Дольский похлопал себя по колену.
Из спальни вышел элегантный, черный с белой бабочкой на шее, кот. Выгнул спину. Лениво зевнул. Оттолкнулся и легко перелетел на колени хозяину.
- Мой хороший, мой славный котик. Если бы не Глаша, его бы давно на свете не было. Представляешь, не было бы такого замечательного молодца! Глафира к нему каждый день приходила из пипетки его кормила. "Утку" из-под него выносила.
Одним словом, ухаживала за ним как за близким человеком, а он ведь не близкий ей человек. Он даже, если разобраться, вовсе и не человек, а так - тварь бессловесная…
Хотя и прелестная
Дольский поцеловал кота в его симпатичную морду и отпустил на пол. Мурзик подошел к критику. Понюхал его серый носок и недовольно зашипел.
- У тебя с этой Глашей, - И. Жженый противно захихикал, - надо полагать были весьма приятственные отношения. Уж я тебя старого сбродника знаю. Ты просто так хвалить не станешь.
- Эти пошлые намеки оставь для своих статей! - вскипел К.В. Дольский. - Здесь совсем другие отношения! Тебе этого не понять. Ты совсем другой закваски человек. На тебя даже кот шипит, а он на порядочных людей не шипит…
Отгремел литаврами и напутственными речами выпускной вечер.
- Катя, милая моя! Глафира прижала к груди подругу, с которой они вместе начинали в драмкружке и поступали в театральное училище.
Катю не приняли в училище, тогда Глафира попросила своего педагога.
Константин Владимирович наступив на горло своим принципам (уж очень ему понравилась Глафира) уговорил директора училища взять и Екатерину Игнатьеву.
Все годы в училище, Катя эффектная не без талантная девушка, искала театрального успеха не через кропотливый повседневный труд, а сквозь постельные радости. Перед выпускными экзаменами она спросила у своего любовника - помощника театрального Бога - пожилого, лысого, порочного Александра Григорьевича Андронова.
- Алекс, я могу рассчитывать на место в вашем театре?
- Солнышко, - Ответил помощник бога. - Любовница ты, безусловно, отменная, но для актерской профессии этого, увы, не достаточно.
Екатерина спрыгнула с кровати и принялась поспешно одеваться.
- Ты не обижайся, солнышко, - остановил Катю любовник. - Не обижайся, а послушай старого многоопытного Алекса и поезжай к себе в город. У меня там, кстати, старинный приятель в тамошнем "Обкоме" заведует отделом культуры. Если я его попрошу, то он пристроит тебя по высшему разряду! Станешь звездой, ей Богу! А в нашем театре, даже если я уговорю "бога", все одно всю жизнь проведешь на театральных задворках.
Послушай меня и отправляйся в провинцию.
- Закончилась учеба, Катька! Браво! Браво! Брависсимо! Даже не вериться послезавтра начинаю работать и где в лучшем театре страны!!!! Мне все, кажется, что это сон. Я всякую минуту себя щипаю, вся в синяках хожу. Вот смотри! - Катя закатала рукав блузки.
- Что синяки - синяки пройдут, - горько вздохнув, сказала Катя - а столица останется, и лучший театр останется. Будешь жить у самого театрального бога за пазухой! Мне же послезавтра с чемоданами, узлами и коробками в глушь, дебри, медвежий угол в нашу Тмутаракань. В…
- Я такая счастливая, Катя….
- Да, ты меня не слушаешь, - возмутилась подруга, - а еще через пару лет и вовсе не узнаешь. Ты хоть завтра явишься проводить меня к черту на рога?
- Конечно, приду. Катька, ты же мне как сестра!
Глафира проснулась рано. Приняла душ. Накрутила волосы. Подкрасила губки. Подвела бровки и отправилась на вокзал.
На перроне шум, толкотня, сутолока… Ветер перемен!
- Прощай, Глаша. - Пустила слезу Екатерина.
Поезд судорожно дернулся и тяжело, неохотно, словно огромный червяк, пополз: в глушь, в медвежий угол, к черту на рога.
С вокзала Глаша направилась в театр. Начались тяжелые изнурительные репетиции. Жить у бога за пазухой - не значит жить как в Раю. Театральный бог выжимал Глафиру, точно заправский повар - лимон для изысканного соуса…
Спектакль имел оглушительный успех. Газеты взахлеб хвалили театрального бога и взращенную, как написал критик Жженный, " своим творческим молоком" актрису.
- Ну, а теперь дорогая моя замахнемся на Шекспира. - Обняв восходящую звезду, объявил театральный бог. - Я из тебя такую Джульетту сотворю, что дрогнут небеса, провалится мне в тартарары…
Глафира нажала кнопку лифта. Вспыхнул тревожный красный огонек. В шахте загрохотали бобины, заскрежетали шестеренки, завыли тросы. Восходящая звезда взглянула на ручные часики.
- Без четверти десять. Не опоздать бы на репетицию.
Кабина остановилась. Со скрежетом раздвинулись створки. "Джульетта" уже хотела войти в сумрачный пахнущий мочой ящик, но ее остановил голос квартирной хозяйки Мары Борисовны Бельской.
- Глаша, минуточку. Вас к телефону.
Ох, не зря имя Мара означает "горькая"
- Глаша, у Мити инсульт. - Сообщила Глафире соседка брата по - лестничной клетке Вероника Погодина. - У него парализовало левую сторону. Нужен уход…
- В чем дело? - Грозно поинтересовался у Глафиры театральный Бог. - Ты опоздала на репетицию на целый час!
- Я больше… я… больше… больше… я… не буду репетировать. Ответила, заикаясь Глафира.
- Вот еще номер. По какому такому случаю? Ты что заболела?
- Заболел, Митя… - Глафира заплакала.
- Кто такой, Митя? - Бог протянул Глафире кружевной платочек. - И что с ним случилось?
-Митя - мой брат. Глаша вытерла слезы и принялась объяснять:
- … инсульт парализовало левую сторону. Врачи говорят, что он до конца жизни останется инвалидом. Кто-то же должен его теперь досматривать. У него из родных только я. Значит, мне и нужно ехать.
Бог снял очки. Протер их толстые мутные стекла.
- Почему ты? Ведь у нас в стране есть дома для инвалидов. Определи его в такой дом. Я помогу найти хороший.
- При живой сестре в дом инвалидов? Нет, я так не могу. Я должна е…
- Молчи. - Бог ударил по столу так, что задрожали окна. Весь театр как-то сразу съежился, скукожился и притих. - Молчи и слушай. Я на своем веку перевидал таких как ты желающих поиграть в благородных девиц и мать Терезу?
- Ни в какого я не хочу играть. Я…
- Ни каких возражений. - Начальственным рыком оборвал "Джульетту" "Бог" - Благородная выискалась о брате она думает. Да твой брат, насколько я знаю, прощелыга, и пьяница каких свет не видел! Он что сделал тебе что-то доброе, за что ты должна сейчас сидеть возле его постели? Нет, он вспоминал о сестре только, когда ему нужны были деньги. Экий, видите - ли, лорд Байрон из-за которого следует оставить сцену и выносить "утку"! Да без твоего брата, милая, ты уж меня прости, мир станет только чище!
- Я …
- Молчи, несчастная! - Бог топнул ногой так, что этажом ниже с потолка посыпалась побелка. - Она, видите ли, думает о несчастном брате, а ты подумала о том, что ты ставишь под удар репутацию театра. В газетах уже прошли анонсы. Мне звонят, прямо оттуда…
Бог указал на красную зубчатую стену. - Понимаешь оттуда и что я, по-твоему, должен им теперь сказать?
Глафира заплакала и, проглатывая буквы, заговорила.
- Пу…ть он, как вы говор…, прощел…, пуст.. нитожество, но он … но он… он мой брат. Поэт… я поед…, что бы мне говорили вы и те товар… за красной стен...
- Товар… стен… поед. - Передразнил ее Бог. - Ну и черт с тобой! В конце концов, каждый сам выбирает дорогу. Не смею больше задерживать!
Бог длинным тонким, как указка, пальцем указал на дверь…
- Ничего не пропаду. Поступлю в наш театр и в провинции можно стать звездой. Работает же там Катя, писала, что главную роль получила, и я получу.
Трясясь в пустом продуваемом всеми ветрами вагоне, думала Глафира Кроткая.
Через две недели, уладив бумажные дела, выхлопотав небольшую пенсию для брата (который представлял собой форменный "овощ", мычал и чуть шевелил правой ногой и рукой) и, найдя на пару часов сиделку, Глаша позвонила Екатерине.
- Катенька, не найдется - ли у вас в театре место для меня? После приветственных слов и восклицаний, поинтересовалась Глафира. - Я решила остаться дома. Ты же знаешь мое положение…
Екатерина, акцентирую глухую "П" ответила:
-Попытаюсь, постараюсь, попробую, поговорю…
Все этими глухими "П" и закончилось. Пришлось Глафире идти в театр самой.
- Как же, как же! - Встал на встречу Глафире (подчеркнуто элегантно одетый) режиссер Аскольд Леонидович Братский.
- НаслышИн, наслышИн. - Аскольд Леонидович забавно по-детски шепелявил. - БлагАодный, благАодный поступок. Я бы даже сказал, достойный стать пьесой! Ну, что ж милости праГшу к нашИму шИлашю. Мы как раз ставим "Грозу" могу предГожить вам роль КатеИны?
- Да вы что ведь я совсем новый человек в труппе. Нет, нет! Я уверена, что у вас есть достойные актрисы…
Аскольд Леонидович театрально нахмурил брови.
- Позвольте мне, душечка, Гешать, кого назначать на роль. Вы согласны?
- Да. Тихо произнесла Глаша.
- Ну, тогда пГямо сейчас и начнем. У нас вот-вот, - Аскольд Леонидович взглянул на часы. - Начнется Гепетиция. Только пГшу учесть. Я хоть и не театГальный бог, но суГов и стОг не менее его!
Глафира улыбнулась:
- Я трудностей не боюсь.
- Ну, тогда сцену. - Аскольд Леонидович скрутил руку крендельком. - Пгашу.
Глаша взяла режиссера под руку и они, смеясь, вышли в коридор.
После репетиции к Глаше подошла Екатерина и рассерженной змеей прошипела следующее:
- Слышь подруга, я тебе по-хорошему прошу, откажись от роли. Я ее начинала. Я ее и должна закончить. Понятно?
- Но я… но это режиссер так решил… я даже не знала, что ты уже репетировала…
- Без всяких но. Сейчас же иди к "шепелявому" и скажи, что ты отказываешься. Мол, брат, больной, времени в обрез.
В это же самое время Аскольд Леонидович получал в директорском кабинете на "баранки" - любимое выражение директора театра.
- Да вы в своем уме, - кричал на режиссера директор театра Андрей Александрович Мерзляков - краснощекий толстяк.
Мерзляков хоть и был человеком полным, а толстые люди, как водится, весельчаки и добряки, характер имел, самой что ни на есть, худосочной язвы.
- Как же вы могли, не согласовав со мной снять с роли Екатерину Игнатьеву и назначить черт знает кого!? Вам, разве не известно, что Игнатьева будущая невестка Ивана Николаевича Струева - секретаря обкома по культуре!? Немедленно вернуть на роль Игнатьеву!
- Нет, - встал на дыбы Аскольд Леонидович. - ПоГа я в тетГе главЕж Катерину будет игАть ГлашА Кготкая! Я сейчас же позвоню СтГоеву и сам с ним погАвю.
Аскольд Леонидович взял в руки телефонную трубку.
И.Н. Струев даже обиделся, когда А.Л. Братский изложил ему суть вопроса.
- Мы, знаете ли, мой дорогой, живем не в какой-нибудь там Сицилии, а в социалистической стране. Вы режиссер. Вы и решайте.
- Вот так, а вы гаваили, не поймет. - Победно потирая ладони, объявил режиссер.
Мерзляков захихикал.
- Рано пташечка запела кабы кошечка не съела…
Как-то после особенно трудной репетиции Глафира сбросила театральное платье. Надела свои (на все случаи жизни) юбку и блузку. Взяла в руки сапог. Натянула его на ногу. Все тело охватила страшная боль. Глафира с трудом сняла его с ноги. Кровь тут же залила гримерку. Врач скорой помощи, зашивая рану, сказал Глаше:
- Слава Богу, что не задело сухожилье, а то бы навек остались хромой.
На завтра областная газета вышла с пространной статьей "Не на своем месте", заканчивающаяся словами:
"Режиссерам покупающимся не на талант, а на имена не место в нашем театре"
Через неделю режиссером театра был назначен Николай Иванович Струев - сын Ивана Николаевича Струева.
В первый рабочий день новый режиссер вызвал к себе в кабинет Глафиру Кроткую. Глаша вошла, но за столом увидела не режиссера, а свою старинную подругу.
- Чтобы ни духу ни паху твоего в театре не было! - Рыкнула Екатерина и указала на дверь…
- Глаша, ты письмо в министерство культуры напиши. У театрального Бога помощи попроси. Нельзя так оставлять. Нужно бороться! - Убеждали Глафиру актеры театра.
- Мне врач в больнице уже сказал однажды, благодарите Бога, что не остались инвалидом.
Так, что я не хочу больше рисковать. Если со мной что-нибудь случится, кто Митю будет смотреть. Заколют человека, чтобы время на него не тратить, а ведь он еще молодой человек. Врач говорит, что у него есть еще надежда поправиться.
- Да, ты о себе думай, а не о брате. - Увещали актеры.
- Как же вы можете так говорить? - Удивленно вопрошала Глафира. - Вы, призванные нести в мир: красоту, гармонию и сострадание к людям!
Уйдя из театра, Глаша стала работать руководителем детской театральной студии при доме пионеров. Дети ее боготворили. Начальство хвалило, и поощряла премиями и благодарственными грамотами.
-Убрать прямой обкомовский телефон, - приказал директору дома пионеров. - Немедленно!
- Почему? Робко поинтересовался директор.
- Да потому что она поет в церковном хоре. Или может, вы хотите с ее помощью превратить Дом Пионеров в молельный дом?! Убрать!
Так Глафира стала работать при церкви. Мыла полы. Продавала свечи. Собирала записочки подаваемые прихожанами. Пела в хоре. Замуж не вышла, а кому она с таким довеском (прикованный к постели брат) нужна? Детей не родила, жила одиноко.
Вся радость, что книжку прочтешь, да телевизор, сидя у задремавшего больного посмотришь. Как ни ухаживала Глафира за братом, какие лекарства ни доставала, кому его только ни показывала, но на ноги, его так и не поставила. Добилась лишь того, что Митя стал произносить некоторые слова: пить, есть, как… пис… в общем физиологической направленности. Умирая, брат плакал и целовал руки сестры. Сердце обливалось кровь от этой картины у медперсонала, а Глафира наоборот радовалась, как радуется обретшая истину душа. Слезы брата были для нее небесными знаками, что душа его прощена и ее откроются врата Рая.
- Не подскажите, как мне найти мадам Кроткую? - Обратился к Глафире средних лет человек столичной наружности.
- Я вас слушаю.
- Ах, это вы!? Простите великодушно! А ну-ка позвольте на вас взглянуть. Повернитесь…
- Да, что вы себе позволяете! - Возмутилась Глафира. - Кто вы вообще такой?
- Я режиссер Неволен. - Представился человек. - Дмитрий Анатольевич. Сын "театрального бога" у которого вы начинали делать свою театральную карьеру.
- И закончила. Добавила Глафира.
- А я вот хочу предложить вам ее восстановить, в смысле, карьеру. Я вскоре начинаю снимать в ваших краях фильм и ищу актрису на роль…
- Извините, но меня больше не интересует ни театр, ни кино и в частности то, что снимают сегодня. - Глаша отвернулась от режиссера и направилась в подсобку, которая служила ей и комнатой.
- Погодите. - Остановил ее режиссер. - Понимаете, я ищу не актрису, а настоящую святую, а мой батюшка рекомендовал посмотреть вас. Она сказал, что вы и актриса гениальная и живая святая!
- Спасибо, конечно, - поблагодарила Глафира, - на добром слове, но святость устанавливает не ваш батюшка, а высшая церковная власть. Прощайте.
- Глафира, погодите. Может быть, вы все-таки попробуете? Ей Богу в вас есть все, что необходимо для этой роли. Попробуйте. Умоляю! Режиссер Неволен стал на колени.
- Немедленно встаньте!
- Не встану! Так и простою здесь пока не согласитесь. До скончания веков не согласитесь!? Так и я их на коленях стоя дождусь! Соглашайтесь, Глафира.
- Хорошо, я подумаю. Только встаньте! Встаньте, не позорьте меня.
Режиссер встал и сказал:
- Жду вас завтра на съемочной площадке. Вот сценарий, ознакомьтесь…
В полдень, выкроив несколько минут, Глаша прочла сценарий. Он ей понравился.
- Батюшка, - обратилась Глафира к настоятелю церкви, - мне предлагают в кино сниматься. Не знаю соглашаться или нет.
- А о чем кино - то? - Поинтересовался батюшка. - Впрочем, что спрашивать, сейчас не кино, а голая задница!
- Да, что вы, батюшка. Господь с вами, - перекрестилась Глафира. - Разве ж, я согласилась бы на такое кино! Это про матушку Варвару, что жила в наших краях.
- Что про матушку, что батюшка, а кино дело бесовское. - Батюшка пригладил бороду. - Но с другой стороны народ хоть про святых своих узнает.
- Ну, так можно?
- Ступай с Богом. Глафира поцеловала батюшке руку и побежала звонить режиссеру.
- Ну, вот и прекрасно! - Радостно воскликнул Дмитрий Анатольевич. - Мы с вами такую ленту сделаем, дрогнут небеса. Провалиться мне в тартарары…
Вечером того же дня в гостиничном номере режиссера Д.А. Неволена состоялся бурный разговор.
- Ты, что забираешь роль Варвары у моей жены и отдаешь ее этой юродивой этой дурковатой Кроткой. Я не ослышался? Осведомился у режиссера продюсер фильма Илья Константинович Лобов.
- Нет, не ослышался…
- Прекрасно, тогда я прекращаю финансировать твой проект.
И.К. Лобов направился к двери.
- Ну, и не нужно - не финансируй! - Крикнул ему вдогонку Дмитрий Анатольевич. - Я найду другого продюсера, но играть будет Кроткая…
В церкви было тихо и сумрачно. Мирно трещали свечи. Глаша, стоя на коленях на жестком холодном полу, шептала молитву. Сегодня была как раз годовщина смерти Мити.
…и со святыми упокой.
Глаша встала с колен и встретилась взглядом с Екатериной Игнатьевой.
- Глашенька, у меня к тебе разговор, - елейным голоском заговорила Екатерина. - У тебя есть время?
- Немного есть.
- Ты, очевидно, догадываешься, о чем я хочу с тобой поговорить?
Глафира собрала свечные огарки и ответила.
- Ну, жизнь и здоровье мое тебя не интересуют. Стало быть, ты хочешь поговорить о роли матушки Варвары. Так?
- Нет, мне все интересно и здоровье твое и нужды твои, - затараторила Екатерина, - ты скажи, в чем нуждаешься, я помогу. У меня муж влиятельный человек - помощник губернатора края.
Глаша с интересом взглянула на Игнатьеву и сказала:
- Сейчас многие актеры и режиссеры стали губернаторами. Мода что ли такая?
- Нет - мой муж не режиссер Строев. - Улыбнулась Катя. - У меня после Строева еще два было - это, стало быть, уже четвертый.
- Ну, а чего же ты от меня- то хочешь. Говори, а то у меня и впрямь время в обрез.
- Откажись от роли Варвары. - Екатерина больно сжала руку бывшей подруге. - Тебе она все равно ничего не прибавит, не убавит, а мне… я столько сил положила, чтобы ее получить. Здоровье подорвала! Только на лекарствах и живу. Вот посмотри.
Екатерина вытащила из сумочки множество рецептов.
- Если у меня эту роль не получу. Я.. Я… Я руки на себя наложу. Не бери грех на душу Глафира.
Глаша побледнела и замахала на бывшую подругу руками.
- Что ты такое говоришь, да еще в храме!? Бог с тобой. Катенька, милая, - Глафира обняла подругу, - Выбрось ты эти греховные помыслы и своей головы. Выбрось, Господь с тобой. Живи с миром. Мне ведь эта роль и впрямь ничего не даст, да и забыла я уже актерское ремесло. Бери ты эту роль и помогай тебе Господь. Прощай, Катя, мне пора.
Глафира быстро вышла из церкви и направилась к себе в подсобку…
Фильм, как ни пугал режиссер Неволин продюсера Лобова, вышел на экраны. Лента даже завоевала престижную номинацию на каком- то зарубежном фестивале.
Режиссер Неволин, комментируя успех картины, говорил:
- Дорогие мои, а какая бы это могла быть "фильма", согласись на роль Варвары Глафира Кроткая. Могла бы быть, но не состоялась. Потому что искусство и не только современное за редким исключением - это в первую очередь деньги, связи, делячество…
В километрах тридцати от города, на опушке живописной березовой рощи, стоит небольшая избушка, в ней уже больше десятка лет живет отшельница, которую в округе кличут матушкой Глафирой. Утром она долго молится. Днем копается в огороде и врачует страждущих. Вечером ужинает, молится, но в теплые ясные дни, коих в этих краях не так много. Она садится на похилившуюся лавочку и зачарованно глядит на заходящее солнце.
Вот и вся Глафирина радость.